''Я не задыхался от счастья, как мог бы лет десять тому назад...''

Все было обыкновенно: и темно-красные лежанки в два этажа, и окно в два стекла толщиной, и движущиеся за окном картинки, бесчетные, если глядеть на них, часто моргая. Мы ехали в сторону недальней заграницы. "Романтическое путешествие", - сказала про нашу поездку Лара.

- Есть хочешь? - спросил Лева.

- Хочу.

Десять лет назад на этот вопрос я, конечно, ответил бы отрицательно. Тогда я холил свою худобу, считая что она мне идет, а мои глаза от голода приобретают загадочный блеск. Странно, от того времени у меня почти не осталось фотографий. Есть одна, групповая, где я стою в третьем ряду среди однокурсников. У меня пиджак не по размеру, полуприкрытые, будто от усталости, глаза, и короткие волосы дыбом. Ни то, ни другое, ни третье, мне категорически не идет. Тогда я очень страшился своей обыкновенности. Я заламывал руки, закатывал глаза и мяукал, вместо того, чтобы говорить.

- Пойдем, - поторопил я Леву, копошившегося в своей сумке слишком долго.

- Пойдем, - ответил он, выложив на стол две груши и три яблока, а на одеяло рядом с собой тонкую книжицу с надписью "Минск".

Мы отправились в вагон-ресторан, где съели по эскалопу с картофельным пюре.

- ...Сормов доклад читал. Большей чепухи я в жизни своей не слышал..., - рассказывал Лева про коллегу, который совершенно некомпетентен, потому что вместо головы у него - чугунок.

Раньше мне было бы скучно слушать про постороннего человека. "Какой-такой Сормов? - было бы написано на моем лице, - На фиг он мне нужен? Ты скажи лучше, какой я молодец, чтобы я сказал тебе, какой молодец ты, чтобы мы могли обняться и разомлеть от того, какие мы оба молодцы, что вот так взяли, да обрели друг друга".

- ...Я бы ему и метлы не доверил..., - Лева отправил Сормова в тартарары за проваленный проект и сейчас ругал неразумное начальство.

Официант в нечистой белой рубашке принес нам по рюмке водки. Как заказывали.

Мы выпили. Водка оказалась плохой, но зато холодной.

- Сколько с нас? - спросил Лева официанта, а мне бросил, - Я заплачу.

- Еще чего, - возмутился я.

Каждый заплатил за себя сам, а на обратном пути Лева отчитывал меня за мелочность.

- Опять комедию ломаешь, - говорил он.

- Не ломаю, - оправдывался я не очень уверенно.

Прежде, когда за меня платили, я радовался. Сейчас мне неловко, потому что в мои годы пора бы самому расплачиваться по счетам. Хотя нет, вру. Мне неловко, когда по моим счетам платит Лева. Только с ним я стараюсь блюсти равноправие. Всем остальным я запросто позволил бы раздавать мои долги.

Мы вернулись в свой вагон. Стоя в коридоре, долго глядели в окно, за которым на нескончаемое поле опускались сумерки. От окна тянуло холодом. У меня замерзли руки. Можно было бы начать демонстративно их растирать, вздыхать, хотеть, чтобы Лева взял мои ладони в свои и согрел их своим дыханием, но я оттянул рукава свитера до кончиков пальцев и им стало теплее.

- ...Лет двадцати девочка, но материал хорошо давала..., - Лева выговаривал другую главу своей прежней жизни без меня, про курсы английского языка с молодой учительницей, у которой муж-швейцарец.

- Зачем ей английский, если муж швейцарец? - спросил я.

Лева пояснил, что швейцарец на родину в гости ездит, а сам живет в России и считает нашу страну очень перспективной.

Дверь в конце коридора открылась, и показался давешний официант, подававший нам эскалоп и водку. Он толкал столик на колесиках, заставленный бутылками, а те звенели вразнобой. Мы зашли в свое купе, чтобы не мешать официанту, и заперли дверь, чтобы официант не мешал нам.

Лева достал из сумки перочинный нож, взял со стола яблоко и начал срезать с него кожуру. Неровная зеленая лента выползала из-под ножа, закручиваясь в спираль, как новогодний серпантин.

- На! - Лева протянул мне яблоко.

Он сложил очистки в целлофановый пакет, бросил нож в сумку и взялся за путеводитель.

- Нужно же знать, куда идти, - пояснил он, будто извиняясь.

Яблоко оказалось неспелым: неподатливая мякоть ранила десны, кислый сок обжигал рот. "Выбрит плохо, - подумал я, от нечего делать разглядывая Леву: подбородок у него был ровно-синеватый, а на щеках, поближе к ушам, виднелись неряшливые островки черной щетины, - Как обычно".

Следующая мысль была двойной, как бутерброд. Сверху думалось про то, что у Левы старая электрическая бритва и надо бы подарить ему хорошую, а снизу - про то, что "все обыкновенно не потому, что таким кажется, а потому, что так и есть, несмотря на путешествие, на поезд, на Леву...". Нижняя часть мысли оказалась длинней. Вслед за ней я подумал - "старость" - и тут же ругнул себя за ненужное позерство. "Зрелость?" - спросил себя я и опять остался недоволен: я почему-то представил трескающийся от красноты помидор, что было неверно хотя бы из-за зеленого свитера, высокий тесный ворот которого сейчас сдавливал мне шею.

- Черт, шарф забыл, - вслух вспомнил я.

- Замерзнешь, - сказал Лева, не отрываясь от книжицы.

Он без выражения соединил причину и следствие: забыл, а значит замерзнешь. Лет десять тому назад я бы подумал, что любовнику на меня наплевать, что я ему не нужен. Я стал бы готовиться к непозорному отступлению, я бы замкнулся, завел себя до визга в голове, нервное поле, образовавшееся вокруг меня, взвинтило бы и его и мы бы поругались: без нужды, без повода, совершенно напрасно.

- Не замерзну. А если замерзну, то ты согреешь, - сказал я, уверенный, что так и будет, - В конце-концов, у нас романтическое путешествие или нет?

Я иронически улыбнулся, но мои усилия пропали даром.

- Лады, - не глядя на меня, ответил Лева, - Романтическое.

Колеса под нашими ногами лязгнули, сбиваясь с ритма, и поезд стал сбавлять ход, готовясь к остановке. Заметно потрясывало.

Потрясывало, но не потрясало. Все было обыкновенно. Я грыз яблоко, Лева листал путеводитель. Я не задыхался от счастья, как мог бы лет десять тому назад. Я думал, что мне очень повезло с романтическими путешествиями. "Хорошо, что прежде у меня их не было, - думал я, - Хорошо, что сейчас все так".

Обыкновенно.