В начало
> Публикации
> Проза
Константин Кропоткин
Сожители - 40. "Даримка-тыковка"
Константин Кропоткин. "Дневник одного г." - всего 99 руб. Закажи прямо сейчас! >>
Герои популярного в середине 2000-х годов сериала Константина Кропоткина - "Содом и умора" возвращаются на Gay.Ru! Роман, признанный в 2007 году "Книгой года" читателями нашего проекта и позже изданный в Германии, не забыт до сих пор.
...Кирыч, Марк и пес Вирус снова с вами по вокресеньям весной 2011 года.
А также - "Русская гей-проза 2010" с "Другими-разными" Константина Кропоткина.
Люди бывают не только пустыми и полными. В исключительных случаях, они оказываются и тем, и другим. А тут был тот самый - исключительный - случай.
У нее была большая голова с торчащим вверх хвостом ярко-желтой косынки, у нее были ручки-веточки, ножки-палочки, тельце стебельком, в самом центре которого, горошиной-переростком, торчал живот.
Девочка, похожая на чипполино, была беременна. Вне всякого сомнения овощ был азиатского происхождения - круглое белое лицо украшали стрельчатые щелки, а из-под косынки выбивались жесткие черные волосы.
- Вы у нас живете? - выйдя к ней в прихожую, спросил я.
Мысль, что Марк в наше отсутствие стал сдавать квартиру по часам, посетила меня с опозданием.
- Не, - сказала она, показав ключ с брелком из темно-синего стекла, по которому я безошибочно узнал связку, висевшую обычно на гвоздике в чулане.
- Убираться пришла. Дарима.
"Так и убирайтесь", - хотелось подхватить мне, но глаза ее испуганно расширились, превратившись в полумесяцы.
- Вас Марк нанял, - деловито спросил Кирыч, вышедший следом и понявший, как обычно, больше меня.
- Аха, - выдохнула она немного гортанно, и повторила странное слово. - Дарима.
- О цене договорились?
И снова этот странный выдох, а затем добавление.
- Раз в неделю хожу. Уга-аха.
- Окей, - сказал он. - Приятно познакомиться, Дарима.
Они обменялись рукопожатиями, и я следом всунул руку в ледяную узенькую ладошку.
Дарима ловко скинула сандалии (сандалики, если быть точным) и босая прошлепала на кухню.
- Не успеешь из дома ноги вынести, как дом уже и не узнать, - прокомментировал я, глядя ей вслед, мельком не без удивления отмечая, что и у беременных бывает талия. - Как думаешь, Кирыч, если б нас в Испании машина задавила, как скоро набежали бы люди за нашим грязным бельем?
- Почему она нас задавить должна?
- Чтоб никому жить не мешать. Дать, так сказать, дорогу молодым, - на кухню возвращаться я не решался, там уже вовсю гремело и булькало, а затем и мурлыканье вплелось.
- Ху-унтэ-эйхэй хэртэ-эухэй…
Я чувствовал себя героем фильма про оккупацию.
* * *

 |
Содом и умора.
|
Отдраив кухню, Дарима вторглась в спальню. Я лежал на постели, пытался читать; она вошла без стука, притащив пылесос и ведро с водой. Отжав тряпку, немедленно полезла с ней под кровать, стукаясь головой о плашки каркаса.
Можно ли беременным так корячиться? испуганно спросил я сам себя.
- Хм, Дарима, - присев на постели, спросил я, глядя на торчащие из-под кровати голые пятки. - Вы откуда приехали? Из Узбекистана, да?
- Не, - послышался приглушенный голос. Судя по звукам, она изгоняла пыль и грязь с ретивостью для прислуги даже неприличной (хотя откуда мне знать, какой у прислуги должна быть ретивость?)
- А откуда вы? Вы кто по… - отутюжненный еще советским интернационализмом, я так и не научился говорить о национальных особенностях без запинки. - …Из какого вы города?
- Из Селендумы.
- Какой думы, простите?
- Амидарха, сейчас тут, аха.
- То есть, вы иностранка?
- Не… ну-улгэн.
Выспрашивать дальше я не стал, чувствуя, что только мешаю.
- И что нам теперь делать? - я вышел в гостиную, сел рядом с Кирычем на диван, который перебрав корреспонденцию, пришедшую за наше отсутствие (реклама, счета, опять реклама, открытка с полуголым негром, письма, какая-то совсем невнятная труха).
- Что? - он сосредоточенно читал одно из писем.
- Зачем нам поломойка?
Ответ последовал не сразу.
- Почему нет?
- Чтобы чужая женщина рылась в моем белье?
- У многих есть помощница по хозяйству.
- Если верить "Форбсу", у многих и миллионы есть. Нам-то что?
- Ты хочешь ее выгнать?
- Я хочу хотя бы дома чувствовать себя дома, а не на постоялом дворе. И даже проходном. У меня такое чувство, что нашу кровать выставили прямо на дорогу, а мимо машины ездят. Того и гляди, задавят.
Погруженный в чтение, Кирыч меня не слушал.
- Что-то важное? - спросил я и, скосив глаз, попытался выяснить, что может быть важней поломойного вопроса.
- Нет, - сказал он, скомкав письмо.
- А если она родит? Ты видел у нее живот?
- И что? - он бросил бумажный шарик на пол, к рекламным листкам.
- А если она прямо тут родит? Давай ей денег дадим, да и…
- Ты человеку милостыню предлагаешь? - строго посмотрел на меня Кирыч. Он даже разозлился.
- Мне не нравится, что чужой человек может прийти к нам в любой момент. Ты представь, мы спим, ну, или не спим...
- Хорошая девочка. Пусть работает. Мы можем себе позволить.
- Девочка.
- Хватит, - он резко поднялся с дивана и стал собирать бумажную кучу воедино, чтобы отправить ее в мусорное ведро. - Будет приходить - и баста. Хоть будет кому окна помыть.
- Я сам могу помыть.
- Когда ты мыл в последний раз? - серость на окнах присутствовала, Кирыч был прав.
В нашем доме обязанности хоть и были распределены, но исполнялись без фанатизма. Появление Марка в числе сожителей, ситуацию лишь ухудшило - его стремление бесконечно, круглые сутки, удовлетворять свои собственные потребности, было настолько заразительно, что забытые в грязи окна были, наверное, малым злом.
- Какая муха тебя укусила? - спросил я.
Кирыч что-то ответил, но слов его я не услышал - на всю квартиру завыл и зачихал пылесос. Уборка шла полным ходом.
* * *

 |
Дневник одного г.
|
- Привет, вы котиков любите? - вместо приветствия сказал Марк, явившись уже вечером, когда блеск в квартире, поначалу ослепивший, начал понемногу тускнеть.
Вынужден признать: никогда еще у нас не было так чисто - такого не было даже после ремонта, когда мы с Кирычем трудились вдвоем не покладая рук. Наверное, поломойство - это тоже талант. У нас его нет, а у экзотической девочки Даримы он определенно был.
И все же мне было неловко, что я заставляю беременную отмывать свою грязь.
- Нет, - я ответил, полулежа на диване с бокалом испанского красного. - Я люблю только котов.
Вирус, как и Марк, пребывавший в отличном настроении, осторожно тявкнул. Если прячете кота, показывайте скорей - намекнул он.
- У Маси есть идея завести котика-лолликэтс, чтобы он отвлекал ее от депрессии, - сказал Марк, скрываясь в своей комнате. Вирус потопал за ним, надеясь, должно быть, что самый веселый из хозяев в своем кавардаке прячет миленькую кошку.
- У кого депрессия? - спросил из кухни Кирыч.
Но я не позволил втянуть себя в дурацкий разговор. Я не стал даже ерничать, с чего бы бездельнице Масе страдать от депрессии.
Преимущество возраста заключается еще и в том, что ты выбираешь кратчайший путь к цели (что в постели бывает скучновато, но в домашних ссорах - в самый раз).
- Зачем здесь все эти люди? - крикнул я в дверной проем марусиной комнаты.
- Ай, - ответил Марк, - уже приезжали? Я просил их не приезжать пока, надо же посоветоваться. Вы какие любите обои, бледно-зеленые или бордо?
Финт был опять не запланированный, и снова я не стал уточнять.
- Что в твоей постели делала моя жирная коллега? Что там делал ее мужик? - даже бокал красного не помог мне не разозлиться, вспомнив Манечку и ее новоиспеченного любовника.
- Я так и думал, что ты обидишься, - безмятежно произнес Марк.
У него талант подбирать чувствам неправильные глаголы. Чем бы я там ни булькал, обидой эта эмоция точно не была.
Вирус рыкнул Марку в унисон. Спелись мальчики.
- Кирыч, - крикнул я, - а ты чего молчишь?
Он не ответил, за кухонными хлопотами ничего, должно быть, не расслышав.
- Ой, это смешная была история совсем, вери фанни, - Марк вышел из своей комнаты и, сложив ручки кренделем, встал в дверном проеме, - иду из раздевалки, такой весь он-вог, на велотренажер. Гляжу! Ба! Какие люди!
Вирус, усевшись у его ног, согласно гавкнул, словно и сам увидел знакомую кучу жира, скачущую зайцем на беговой дорожке (или на чем там скакала Манечка?)
- Она теперь тоже за фигурой следит. Представляешь? Даже похудела. Я так ей и говорю.
- А ты ее прежде в трико видел, чтобы сравнивать? - спросил я.
- Но я же вижу, - сказал Марк, полагая, видимо, что если он зарабатывает деньги, фотографируя для интернета фриков, то без труда разглядит любой утерянный грамм.
- Чего-то я в этой жизни не понимаю, - сказал я. - Зачем ей теперь худеть? Завела себе задохлика - он, наверное, ее за крутые бедра и полюбил. Как тот мышонок - ту слониху.
- Он страшный, да? - спросил Марк с азартом, на мой взгляд, несколько нездоровым. Пахло сплетней.
- А кто может быть красивым после Ашота?
- Ну, да, - признал Марк.
- Чего-то я в этой жизни не понимаю, - повторил я.
Почему иные женщины предпочитают некрасивых красивым, а бедных богатым - я понять не мог. Только, вот, не надо мне рассказывать про любовь. Если б меня любил такой парень, как Ашот, я ответил бы ему взаимностью из чистой благодарности.
В общем, при каких обстоятельствах наша квартира превратилась в место для тайных встреч, уточнять я не стал. Толстуха что-то сказала, Марк что-то ответил, договорились как-то. Моральная сторона вопроса нашего сожителя никогда особенно не волновала. Его этические представления слишком эластичны, чтобы мне хотелось о них думать.
- А какого черта ты нанял беременную чукчу? - спросил я.
- Она - буряточка.
- Да, по мне хоть марсианка.
- Даримке-тыковке работа нужна была, а Лиза ей платить не может, у нее денег нет - в библиотеке задерживают опять. Не понимаю, почему ты обижаешься? С Кирей не обижаешься, а со мной обижаешься, правда, Киря?
Ответа снова не последовало. В списке домашних обязанностей, пункт "домашняя ссора" был явно моим.
- Я чувствую себя хоробал дискриминирт. Почему? - он жалобно округлил глаза.
Кирыча я люблю, а с тобой живу - так мне надо было ответить, но тогда пришлось бы еще и объяснять, что конкретно я имею ввиду, а на это у меня не было сил. Я устал от гостей, от неожиданностей я тоже устал.
Да, и в квартире оглушительно пахло свежестью.
- Ей денюжки нужны, Даримке-тыковке, скоро же ребенок будет, - продолжил Марк, - а она одна. Ей музыкант сделал ребенка и уехал за границу. Шреклих-щит. Лиза мне как рассказала, у меня все сердце кровью облилось.
Какое самопожертвование! Он готов и помочь разбить чужое сердце (бедный Ашот), и бедному уже, разбитому сердечку, оказать услугу...
- Тыковке же надо деньги откладывать на черный день. Дети, знаешь, как дорого? Не могу же я человека бросить на произвол...
- Ты полы мыть не любишь, вот и весь твой произвол.
- Да, пускай ходит! - вмешался Кирыч, который, видимо, внимательно следил за нашей перебранкой.
Перевес сил был не мою пользу.
- Зажрались, - сказал я, залпом допив бокал.
- Ага, - радостно признал Марк.
- Аха, - вспоминая Даримку ("тыковка" - какое смешное прозвище), гортанно произнес я.
Вирус заворчал. Кошку для веселья ему не выдали, так что на этот эпитет он был не согласен.
- Ты снова дружишь с Лизой? Она ж нас ненавидит, как атомную войну. Мы ж бросили ее, бедняжечку в полях на каблуках...
- У нас проджект, - коротко ответил Марк.
- Ах, у вас проджект! - протянул я, изо всех стараясь не выдать своего интереса.
Какой проект может быть у вечного птенца и трасвеститки-десантницы?
Какой? Но Марк удалился в свою комнату, у него своя увлекательная жизнь. Взрослый человек, имеет право...
Я посмотрел в окно, где съезжался воедино глубокий бархат ночи.
- Я знаю, зачем нам Даримка, - объявил я на весь дом, - В конце этой истории она родит. Она будет тем ружьем, которое выстрелит. Или одним из ружей, которые выстрелят залпом.
- Ты что, серьезно? - завопил Марк. - Ты опять?
- Ага, - выкрикнул из кухни Кирыч, - хренов романист.
февраль 2012 года